Ai no Kusabi. Форум.

Каждый день одно и то же. Я просыпаюсь на тех же самых простынях, таращусь в тот же самый потолок, думая ту же мысль: «Я хотел бы вообще никогда не просыпаться». Меня тошнит от того, что я живу здесь. Я тяжело вздыхаю, откатываясь набок, прочь от неподвижного тела, которое находится в нескольких дюймах от меня, и провожу рукой по волосам. Черт, понимаю я. Прошлая ночь оставила следы на моих запястьях. Может быть, мне повезет, он разочаруется и больше никогда не будет так со мной поступать. Кожаные наручники, меня связали так, что этот козел мог делать со мной все, что угодно, все, что он хотел. Я рад, что едва ли помню что-либо из этого, помимо тупой боли в заду, которая напоминает мне о том, что да, он действительно делал со мной все, что хотел. Ублюдок.

Я пытаюсь как можно меньше шуметь, чтобы не разбудить его, готовясь к тому дерьму, через которое он решит протащить меня сегодня. Я принимаю душ, привожу себя в порядок, затем думаю о том, чтобы одеться, но быстро об этом забываю. За каким чертом беспокоиться? Мне вряд ли разрешат остаться в той одежде, что я напялю. Каждый проклятый день я заканчиваю в каком-нибудь прикиде гаремного мальчика, открывающем ползадницы, и меня выставляют напоказ перед другими надсмотрщиками Танагуры, как будто я кусок мяса. Которым, как я думаю, я для них и являюсь. Никчемный монгрел, слышу я их шепот друг другу, и когда-нибудь я собираюсь вырваться из своего загона и избить их за это. Они правда думают, что я хотел быть здесь? Что жизнь пета – то, что я хотел для себя? Мало того, что я его пленник, так меня еще и заставляют пройти через все эти оскорбления и унижения. Меня это достало. Только, похоже, это не имеет никакого значения.

Вернувшись, чтобы снова сесть на край постели, я опускаю взгляд и хмурюсь на серебристое кольцо, обхватывающее основание моего члена. Мое кольцо пета. Вещь, которая помечает меня, как его собственность, которая диктует мне условия, пока Ясон не решит, что ему больше ничего от меня не надо. У меня нет эмоций. Я не смущаюсь, когда он заставляет меня нагнуться и принять в себя все то, что он – или кто-нибудь из его отборного гарема – захочет в меня засунуть. Из-за этого кольца я эксгибиционист, я ничего не стою, я не имею никакой ценности. Просто очередное смазливое личико, пока я еще не слишком стар для того, чтобы хорошо выглядеть у его ног или в его кровати. Отвратительно.

«Я должен перестать думать об этом», – шепчу я себе, откидывая одеяло и скользя обратно на холодное место, которое освободил раньше; оно лишилось тепла за то время, когда я смывал с себя грязь и пот прошлой ночи. Он, кажется, еще спит, и не похоже, что он пошевельнулся с тех пор, как я ушел. Я пялюсь в потолок несколько минут, а затем поворачиваюсь на бок, чтобы посмотреть на него.

Если бы он не был таким козлом, он мог бы быть привлекательным. Но даже когда он спит, он ухитряется меня бесить. Его волосы все еще выглядят безупречно, как будто бы он совсем не трудился прошлой ночью, и на его лице все еще эта самодовольная ухмылочка. Из-за нее мне хочется его стукнуть. Но я знаю, как меня изобьют, если я попробую это сделать, так что я просто хмурюсь, бессознательно сжимая руки в кулаки. Я решаю, что больше не могу смотреть на него, и перекатываюсь обратно в положение, когда мне не приходится ни видеть его, ни чувствовать его дыхание затылком. Я вздыхаю, пытаюсь устроиться поудобнее и заснуть, думая, что, пока он не проснулся, у меня еще есть время отрешиться от всего и забыть о том аде, в который завела меня моя никчемная жизнь. Возможно, я действительно засну.

Но похоже, мне не позволят даже этого, потому что он, я не знаю, с чего вдруг, решает, что ему надо покрепче прижать меня к себе. Он протягивает руку и тянет меня назад, а меня выдрессировали слишком хорошо, чтобы противиться, так что я сворачиваюсь у него под боком. По крайней мере, ему хватает порядочности, чтобы позволить мне не смотреть на него. Я слышу, как он издает еще один удовлетворенный звук, что-то очень похожее на усмешку, перед тем как снова замереть. Я не раздумываю над тем, что он, возможно, смеется надо мной, поскольку меня это только опять взбудоражит до такой степени, что я не смогу успокоиться, и я закрываю глаза в надежде, что скоро я провалюсь в сон и какое-то время мне не придется иметь дело ни с ним, ни с этой жизнью.

~

Холодное утро. Терморегулятор в моей комнате установлен на слишком низкий режим для этого времени года, и помещение охлаждено до такой степени, что лучшее, что можно сделать, – продолжать спать, не выбираясь из теплой постели навстречу дневным обязанностям. Не говоря уже о том, что я владею живой, теплой вещью, которая лежит рядом со мной и из-за которой я еще меньше хочу просыпаться. К сожалению, он настаивает на том, чтобы оставаться как можно дальше от меня, пока мы спим, лишая меня своего тепла.

Ритм его дыхания изменился, и я понимаю, что он проснулся и проходит сейчас через то, что, как я заметил, стало его утренней рутиной. Он лежит в постели, глаза обращены к высокому потолку, и размышляет. О чем именно, я могу только догадываться. Но меня это и не особенно волнует. На самом деле, мне нравится думать, что, несмотря на то, что я владею им, как своей собственностью, он все еще как-то свободен от меня. Это делает игру по содержанию его в клетке более увлекательной: я могу брать его тело, обучать его говорить и делать вещи, которые доставляют мне удовольствие, но я никогда не буду управлять его умом, его мыслями.

Меня слегка разочаровывает, что после года в моей власти он все еще не полностью мой. Я полагаю, это потому, что ему было трудно приноровиться к жизни в Танагуре и к той роли, которую он играет здесь. Я уверен, что он ни капли не думает о том скандале, который вызывает само его присутствие, и я об этом тоже особенно не задумываюсь. По правде говоря, тем больше я горд обладать такой вещью. В отличие от остальных доступных элите петов, которые воспитаны и обучены надлежащим образом, он уникален. У него есть характер. В отличие от всех остальных, он свободен. Всегда был таким и всегда будет, пока это возможно.

Именно поэтому я и решил тогда спасти ему жизнь и взять с собой. Желая чего-то свободного в жизни, которая расписана до мелочей тем, что больше меня. Таковы блонди – создания Юпитер, призванные служить звеном между людьми и машиной. Общаться с людьми она предпочитает с помощью низшей формы жизни. Наши жизни – продукт воли Юпитер, никогда нашей собственной. Мы ее части, посланные, чтобы диктовать ходы ее пешкам. Мы никогда не действуем сами, мы только передаем ее волю.

Рики – то, что я пожелал сам. Выбрав и приручая его, я делаю то, что служит только моему удовольствию. Я беру его тело, потому что я желаю его. Меня так волнует обладать чем-то, что принадлежит только мне, иметь подобие свободы, удерживая его. Мне все еще доставляет удовольствие брать его, даже зная, что он меня ненавидит, потому что тем самым я нарушаю неписаный закон Юпитер, который гласит, что блонди живут только для нее, а не для себя самих.

Рики поднялся и вышел, его не было довольно долго, но теперь он возвращается, и слова, которые он шепчет, выражают то, что, как я полагаю, он думал в тишине. Еще одна длинная пауза, и я чувствую его темный взгляд на мне, всего несколько мгновений, пока он не отворачивается снова. Теперь его запах чист и сладок, и остаточный пар от его тела говорит мне о том, что он, должно быть, только что из ванной. Мне нравится, как он пахнет, когда только что вымыт, и, хотя он стремится оставаться как можно дальше от меня, я протягиваю руку, чтобы притянуть его к себе. Он на несколько мгновений напрягается, а потом отдается моим объятиям. Я не смог подавить вырвавшийся тихий мягкий смешок и позволяю себе снова отдаться сну. Погружаясь в дрему, я не перестаю спрашивать себя, понимает ли он, насколько мы схожи, и ценит ли он ту малость свободы, которой располагает, так же, как я ценю свою.