Ai no Kusabi. Форум.

Потолок здесь тоже белый. Идеально белый. Как снег.
Поразглядывав его несколько минут, Рики закрывает глаза. Ничего интересного на потолке нет, и на стенах нет, и на полу: практически такая же камера, в которой он недавно находился, даже глазок наблюдения трудолюбиво мигает. Но, правда, теперь он лежит на кровати, очень удобной, со специальным матрасом. Он не помнит, как это называется, но на таком можно пролежать три года и у человека не будет пролежней.
Интересно, а сколько он тут находится?
Кажется, он потерял сознание. А может, заснул так быстро, что и не заметил. Он помнит, что ему было спокойно и тепло в той камере, а здесь Рики не только ощущает спокойствие, но и не чувствует ни боли, ни жажды, ни голода. Правда, это ровным счетом ничего не значит: если ему вкололи приличное обезболивающее, то с момента, когда он потерял сознание, могло пройти и два часа, и трое суток. А если применили более эффективные методы – могло и три года пройти, а он и не заметил.
Хотя вряд ли его посетитель просидел здесь три года.
- Мы были любовниками?
Вопрос блонди звучит неожиданно. Должен звучать неожиданно, но почему-то не вызывает у Рики ни волнения, ни удивления. Спроси его Ясон об этом где-нибудь в пустыне, он, наверное, респиратор проглотил бы от удивления, кричал бы в ярости или плакал от радости.
Наверное. А может, и нет. Может, точно так же смотрел бы на блонди отстраненно-спокойным, умиротворенным взглядом и ровным счетом ничего не чувствовал. Блонди неоткуда было узнать правду, а значит, он просто предположил.
Внутри тихо. Внутри такая тишина и ясность, что за нею может спрятаться не только один маленький монгрел, но и вся его огромная любовь. Так что Рики поворачивает голову и отвечает совершенно спокойно.
- Нет. Ты держал меня за пета. Ну, так... чтобы... эпатировать.
Ясон на секунду опускает взгляд, словно давая Рики возможность наконец-то рассмотреть себя. И он пользуется: во время путешествия ему как-то было не до любования бывшим хозяином.
Рики думает, что Ясон ни капли не изменился. Блонди же, оно и понятно. А все равно оторопь берет: не бывает такой красоты, такой силы у людей. Такого света, чтобы шел изнутри. Словно солнце сошло с неба, присело вот тут на край кровати, и можно на него смотреть сколько захочется.
Ясон неожиданно протягивает руку и кладет ладонь на щеку Рики. Жест совсем не эротичный и в прикосновении не ощущается ласки, но Рики вдруг чувствует все свое тело, обнаженное под простыней, и замирает, не смея шевельнуться. Во время их путешествия, ни разу, даже когда они спали вместе голыми, ни разу он не чувствовал ничего такого, ничего похожего на желание. Благодарность – да, печаль, злость на самоуверенного ублюдка и восхищение этим самым ублюдком, но ничего похожего на желание. Какое, на фиг, желание? Какое, к черту, влечение у человека, насмерть вымотанного переходами?
А вот теперь... одно прикосновение, такое простое, неумелое, а он вдруг почувствовал себя любимым и желанным. Ему вдруг захотелось накрыть эту руку своей и, не услышав привычного: «Перестань, Рики» – обнять блонди и прижаться к нему.
Как раньше.
Как давно.
Рики опускает ресницы, избегая взгляда Ясона, и тогда Ясон начинает тихонько поглаживать пальцами его висок, скулу. В этих прикосновениях тоже нет желания, они осторожные, а не ласковые, и, наверное, поэтому Рики чувствует горячую влагу под веками. Глупо, он и плакать-то давно разучился, еще чего не хватало: рыдать, как сопливому пацану, по всякому поводу. И все же, это напоминание о Ясоне, о его Ясоне, оказывается таким острым, таким сильным, что он позволяет своей иллюзии продлиться несколько секунд: лежать, не шевелясь и не разговаривая, пока рука блонди касается его лица.
Только когда большой палец трогает его рот, Рики открывает глаза и отстраняется. И голос его тверд и не дрожит.
- Ты что, блонди? Ты чего делаешь?
Блонди подымает глаза на монгрела – ясные, спокойные. И говорит:
- Ты лжешь мне, монгрел.
Лжет. Лжет и не краснеет. Но правду сказать... зачем? Растревожить только зря. Хотя, может, Ясону теперь и впрямь все равно. Но если все равно – тогда тем более незачем. Но прежде чем он успевает открыть рот, блонди продолжает.
- Я не чувствую отвращения, когда прикасаюсь к тебе. Ты знаешь, что элита более чем избирательна в физических контактах, что мы позволяем прикасаться к себе только специально обученным фурнитурам. Остальные существа: петы, люди, даже такая же элита вызывают лишь отвращение.
Ясон замолкает на секунду, еле заметно хмурится, вспоминая тот удивительный момент, когда он прикоснулся к человеку, обнял человека, и вместо привычной гадливости почувствовал тепло и облегчение. И подумал, что этот человек достаточно чистый и теплый, чтобы позволить ему быть рядом с собой.
- Когда я касаюсь тебя, я ощущаю тепло и чистоту. Мое сознание подверглось коррекции, но мое тело, мои руки помнят тебя.
Моторная память – один из самых сложных компонентов при перезаписи или сохранении на другой носитель. По-видимому, убрав историю формирования эмоциональной связи, Рауль посчитал ненужным риском удалять комплекс моторной памяти.
«Помнят тебя». Рики хочется улыбнуться при этих словах Ясона. Надо же, блонди стерли всю память, столько лет прошло, а он, его руки, помнят. Рикино тело тоже помнит. Искалеченное, изможденное, униженное – помнит. Отзывается сразу и безоговорочно. Как всегда.
Монгрел слабо поводит плечом в ответ, не противореча, но и не подтверждая.
- Ну, ты... трахал меня иногда. Для разрядки.
В принципе, это не особо и ложь, верно? Ясон говорил, что такое случается. Иногда. А про все остальное – блонди ничего не знают, так ведь?
Ясон улыбается. Лицо его практически не изменяется, только губы чуть вздрагивают, и чтобы понять, что это – улыбка, надо не смотреть, а угадывать. Но Рики точно знает, что это – улыбка.
- Ты опять лжешь, монгрел. Если бы наши контакты сводились к примитивной сексуальной разрядке, не было бы никакой нужды в коррекции.
Рики вздыхает. Странный народ – блонди: если человек упорно говорит неправду, даже очевидную, то понятно же, что правду он говорить не хочет, что она не нужна, эта правда. И что человек будет врать до упора, и хоть режьте, ничего кроме лжи от него не добьешься. И если человек так упорствует – значит на то у него серьезные причины, так ведь? Чего ж тогда приставать?
- Блонди, ну почем мне знать, почему тебе коррекцию делали, а? Может ты чего Юпитер сказал, может политику не такую повел. Почем мне знать?
Когда Рики говорит – у него такое лицо, что по его выражению любой поймет: он лжет. Говорит первое, что приходит в голову, лишь бы отвязались. Но Ясон настойчив.
- Сравнение проводимой мной политики до коррекции и после не позволяет сделать такого вывода.
- Ну, значит, ей не понравилось то, что ты сделал на Черном рынке.
Ясон задумчиво кивает, находя в словах Рики подтверждение своей гипотезы: он действительно был близок с этим монгрелом, достаточно, чтобы последний знал не только об официальной деятельности главы Синдиката.
- Я по-прежнему курирую нелегальную торговлю.
Рики улыбается. Чувствует как стягивает кожу на лице из-за шрама, как дергается правый угол рта – да плевать. Ему хорошо и спокойно и спорить совсем не хочется.
- Тогда скажи сам, блонди, я не знаю.
Это их давняя игра: Ясон приказывает, Рики противоречит, Ясон доказывает целесообразность, Рики плюет на нее и действует по-своему, Ясон опровергает, Рики не соглашается... Давняя игра.
Только теперь они не играют. Блонди складывает руки на коленях, вид у него сосредоточенный и задумчивый, как у человека, говорящего о вещах серьезных и важных для него.
- Я думаю, что был с тобой близок. Я думаю, у меня сформировалась эмоциональная привязанность. Достаточно сильная, чтобы послужить поводом для тревоги за эффективность моей работы и достаточно прочная, чтобы коррекция стала единственной альтернативой эвтаназии.
Рики внутренне содрогается при упоминании о коррекции и смерти. С того момента, как Катце рассказал о возможных последствиях связи главы Синдиката с безродным монгрелом, да вообще – связи блонди с кем бы то ни было, эти слова внушают Рики страх. Он не понимает, как можно убить, как можно обречь на смерть человека за то, что этот человек с кем-то там спит. Не нарушил закон, не предал, не продался, а всего лишь трахается с кем-то как всякое нормальное живое существо. Эта бесчеловечность, несоизмеримость наказания и вины пугала Рики больше чем сама возможная смерть.
Но тогда, шесть лет назад, Ясону было уже все равно. И от этого Рики было еще страшнее, и насмешки Ясона по поводу его волнений ничуть Рики не успокаивали. А теперь? Что должен думать и испытывать нормальный «правильный» блонди, понимая, что перед ним находится человек, из-за которого он уже однажды побывал на краю гибели?
Рики кажется, что он знает.
- Официальная версия гласит, что я получил травму в результате удачного покушения. Информация эта закрыта, но ты знаешь о характере повреждений. Отсюда можно сделать только один вывод: ты был рядом со мной во время происшествия. Это действительно было покушение?
А разве нет? Разве да.
- Типа того.
Расплывчатый ответ почему-то полностью устраивает Ясона, и это настораживает Рики. Ясон не из тех, кто удовлетворяется столь туманными сведениями.
- Свои выводы я делал на основании данных, которые мне уже были известны и которые предоставил ты.
Рики неопределенно поводит плечом, не отвечая ни да, ни нет. Он не хочет ничего говорить, он считает, что Ясон и так слишком много сумел узнать, что выводы блонди и так слишком близко лежат к истине, и не зачем подтверждать их неосторожным словом. Пусть думает как хочет. И когда Ясон снова спрашивает, эти слова становятся тем более ненужными и лишними, чем больше Рики мечтал их услышать когда-то.
- Ты любил меня?
У Рики отводит взгляд и смотрит в потолок. Его глаза вновь напоминают Ясону мерцающую озерную глубину, таинственную, притягательную, и монгрел вновь кажется ему прекрасным. Некрасивым, искалеченным, но прекрасным.
- Ты любишь меня?
Рики молчит. Пожалуй, Ясону не нужен ответ: на основании имеющихся у него данных нетрудно сделать правильный вывод, но кажется нужным и важным услышать подтверждение из уст Рики.
- Почему ты молчишь? Ты не хочешь отвечать?
«Любишь. Любил. Слова какие... красивые, важные» - Рики повторяет их про себя, удивляясь чистому ясному их звучанию. А ведь он никогда ничего такого не говорил блонди. И Ясон тоже ничего не говорил насчет любви. Сейчас Рики бы сказал, чего уж. Но сказать об этом надо было тому Ясону, который понимал, что это такое, а этот блонди... даже если он и впрямь понимает, о чем говорит, ему все равно этого не надо.
Зачем слова, когда и так все понятно? Рики вспоминает, как сидел, привалившись к плечу блонди, и думал, что умирает, а все равно был так счастлив, как никогда в жизни. И как, снова обнявшись, заваленные камнями и песком, они опять собирались умирать, и он опять был счастлив. Пусть блонди ничего не помнил и ничего не понял, но все равно он был с ним, был полностью его, как они оба мечтали.
Вот его мечта и исполнилась. Целых два раза. Куда уж больше? Рики едва заметно улыбается, по-прежнему глядя в потолок, и тихо произносит:
- Какая разница, блонди?